Британия. Краткая история английского народа. Том - Страница 69

Король испугался гнева Лангтона и тотчас обещал соблюдение Хартии. Через два года архиепископ и бароны еще раз потребовали торжественного обнародования ее в виде платы за разрешенную субсидию, и согласие Генриха III установило плодотворный по своим конституционным последствиям принцип, в силу которого исправление злоупотреблений должно было предшествовать назначению субсидий короне.

Смерть Стефана Лангтона в 1228 году была тяжелой потерей для английской свободы. За год перед тем Генрих III объявил себя совершеннолетним, а Губерт, хотя и остался юстициарием, но с каждым годом его успехи в борьбе с Римом и стремлениями короля становились более слабыми. По средневековой теории папства весь христианский мир должен был составлять единое духовное государство, организованное на феодальных началах, с папой Римским в качестве верховного повелителя, епископами — его баронами, и священниками — его низшими вассалами. Как король требовал в случае нужды всякого рода помощи от своих вассалов, так и папа Римский считал себя вправе обращаться за поддержкой к духовенству.

В описываемый момент казна папы Римского была истощена долговременной борьбой с императором Фридрихом II, и Рим становился все более назойливым в своих требованиях. В особенности доставалось Англии, на которую папа Римский смотрел как на вассальную страну, обязанную помогать своему сюзерену. Бароны, однако, отвергли требование помощи от мирян, и тогда папа Римский обратился к духовенству. Он потребовал у него десятой доли всей движимости, а угроза отлучением подавила всякий ропот. Вымогательство следовало за вымогательством, права светских властей были оставлены без внимания, а под именем «резерваций» в Риме продавали вакансии на английские бенефиции, и итальянское духовенство заняло все наиболее доходные должности. Всеобщее недовольство нашло себе наконец выражение в широком заговоре: вооруженные люди распространяли но стране воззвания «от всей массы тех, кто предпочитает смерть покорности папскому грабежу», захватывали собранные для папы и иноземного духовенства деньги и раздавали их бедным, били папских агентов, топтали ногами папские буллы. Жалобы Рима выявили всего только народный характер движения, но по мере расследования в движении обнаружилось и участие юстициария. Шерифы спокойно смотрели на производимое перед ними насилие; мятежники показывали королевские грамоты, одобрявшие их действия.

Папа Римский открыто приписал взрыв тайному потворству Губерта де Борга. Обвинение это пришло в ту минуту, когда король был в явном раздоре с министром, которому он приписывал неудачу своих попыток возвратить континентальные владения предков. Вследствие представлений Губерта было отклонено приглашение баронов Нормандии, а когда король собрал большую армию для похода в Пуату, то ее пришлось распустить из Портсмута вследствие недостатка перевозочных средств и провианта. Тогда молодой король обнажил меч и бешено кинулся на Губерта, обвиняя его в измене и подкупе французами, но ссора была улажена и поход отложен на год. Неудача экспедиции следующего года в Бретань и Пуату снова была приписана проискам Губерта, своим сопротивлением помешавшего решительному сражению.

Обвинения папы Римского переполнили чашу терпения короля. Губерта вытащили из Брентвудской часовни и приказали кузнецу заковать его в кандалы. «Я скорее умру любой смертью, чем надену цепи на человека, освободившего Англию от чужестранцев и отстоявшего Дувр от французов», — отвечал кузнец. Увещевания епископа Лондонского заставили короля вернуть Губерта в его убежище, но голод принудил его сдаться. Его посадили в Тауэр, и хотя вскоре освободили, но он лишился всякого влияния на дела. Его падение отдало Англию в полное распоряжение самого Генриха III.

Рис. Генрих III.

В характере Генриха III были черты, привлекавшие к нему людей даже в худшие дни его правления. Памятником его художественного вкуса служит храм Вестминстерского аббатства, которым он заменил неуклюжий собор Исповедника. Он был покровителем и другом художников и литераторов, сам был знатоком «веселой науки» трубадуров. В нем не было и следа жестокости, распутства и нечестия его отца, но зато он почти совсем не унаследовал и политических талантов своих предков. Расточительный, непостоянный, порывистый и на доброе и на злое, несдержанный в действиях и словах, смелый в обидах и насмешках, Генрих III любил суетную роскошь, а его понятия об управлении сводились к мечте о неограниченной власти.

При всем своем легкомыслии король с упорством слабого человека держался в политике определенного направления. Он лелеял надежду возвратить себе заморские владения своего дома, он верил в неограниченную власть короны и смотрел на Великую хартию как на обещания, которые были вырваны силой и силой же могли быть взяты назад. Притязания королей Франции на неограниченную власть, исходящую от Бога, освещали в уме Генриха III его притязания, находившие, к тому же поддержку у любимых им членов Королевского совета. Смерть Лангтона и падение Губерта позволили ему окружить себя зависимыми министрами — простыми орудиями королевской воли.

Толпы голодных итальянцев и бретонцев были тотчас вызваны для занятия королевских замков, а также судебных и административных должностей при дворе. Вслед за браком короля с Элеонорой Прованской последовало прибытие в Англию дядей королевы. Название дворца на Стренде «Савойским» напоминает о Петре Савойском, прибывшем пять лет спустя, чтобы на время занять главную должность в Королевском совете; его брат, Бонифаций, занял первое после короля место в Англии — архиепископа Кентерберийского. Молодой примас, подобно своему брату, принес с собой довольно странные для английского народа обычаи: его вооруженные слуги грабили рынки, а собственный кулак архиепископа сбил с ног приора храма святого Варфоломея, что в Смитфилде, когда тот воспротивился его ревизии. Лондон пришел в негодование от такого поступка, а после отказа короля в правосудии шумная толпа граждан окружила дом примаса в Ламбете с криками мщения, и «изящный архиепископ», как величали его приверженцы, очень обрадовался возможности бежать за море.