Британия. Краткая история английского народа. Том - Страница 112

112

Рис. Джон Уиклиф.

С большим вниманием отнеслось духовенство к теории Уиклифа об отношении церкви и государства, о подчинении церковного имущества королю, к его утверждению, что, подобно любой другой собственности, они могут быть отобраны и употреблены для общенародных целей, к выраженному им желанию, чтобы церковь добровольно отказалась от своего богатства и вернулась к первобытной бедности. Духовенство сильно возмутило то, что он выступил богословским защитником партии Ланкастера, к тому же его задели нападки баронов на Уайкгема, и церковь решила отплатить за удар ударом и привлечь Уиклифа к суду. В 1377 году он был вызван к лондонскому епископу Кертнэ для ответа по обвинению в еретических утверждениях относительно имущества церкви. Герцог Ланкастер принял это за вызов самому себе и явился вместе с Уиклифом на суд консистории в собор святого Павла, но разбирательство не состоялось. Бароны и епископ обменялись резкими выражениями; сам герцог, говорят, пригрозил вытащить Кертнэ из церкви за волосы; наконец, на выручку епископа в храм ворвалась лондонская чернь, ненавидевшая герцога, и жизнь Уиклифа с трудом спасли солдаты.

Но его мужество только возрастало вместе с опасностью. Папская булла, полученная епископами и предписывавшая университету осудить и арестовать его, вызвала его на смелый ответ. В оправдательном слове, широко распространившемся по стране и представленном парламенту, Уиклиф утверждал, что папа Римский не может никого отлучить от церкви, «если человек не отлучил себя сначала сам». Он отрицал право церкви добиваться мирских преимуществ или защищать их духовным оружием, объявлял, что король или светские лорды имеют право лишить ее собственности за неисполнение обязанностей, и выступал за подчинение церковников светским судам. Несмотря на всю смелость ответа, он встретил поддержку со стороны народа и короны. Когда в конце года Уиклиф, по вызову архиепископа, явился для ответа в Ламбетскую часовню, приказ двора воспретил примасу разбор дела, а лондонцы ворвались в суд и прервали его заседание.

Уиклиф еще шел рука об руку с Джоном Гентским, отстаивая его планы церковной реформы, когда под предводительством Уота Тайлера разразилось великое крестьянское восстание, которое нам скоро предстоит описывать. В несколько месяцев все, до сих пор сделанное Уиклифом, было уничтожено. Могущество ланкастерской партии, на которую он опирался, было утрачено; вражда между баронами и церковью, на которой до того основывалась его деятельность, прекратилась ввиду общей опасности. Его «бедных проповедников» стали считать апостолами социализма. Нищенствующие монахи называли его «сеятелем вражды, восстановившим своим змеиным внушением крестьян против помещиков», и хотя Уиклиф с презрением отверг это обвинение, но над ним продолжало тяготеть подозрение, оправдывавшееся деятельностью некоторых его последователей. Его приверженцем считался Джон Болл, игравший в восстании выдающуюся роль; говорили, будто перед смертью он выдал заговор «уиклифитов». Самый выдающийся из его учеников, Николай Герфорд, говорят, открыто одобрил жестокое убийство архиепископа Седбэри.

Как бы там ни было, несомненно то, что с этого момента общее озлобление, вызванное планами крестьянских вождей, распространилось и на все проекты преобразования церкви, и сразу исчезла всякая надежда на церковную реформу при помощи баронов и парламента. Но даже если бы восстание крестьян не лишило Уиклифа поддержки аристократии, их союз должен был распасться ввиду нового положения реформатора. За несколько месяцев до взрыва восстания он сделал замечательный шаг, превративший его из реформатора дисциплины и политических отношений церкви в противника ее основных верований. Главенство средневековой церкви основывалось главным образом на учении о пресуществлении. Исключительное право совершать чудо, происходящее во время литургии, высоко возносило самого последнего священника даже над князьями. Великое восстание, более чем через век приведшее к установлению религиозной свободы и к отчуждению массы германских народов от католической церкви, началось формальным отрицанием учения о пресуществлении, которое выдвинул Уиклиф весной 1381 года.

Этот поступок был тем смелее, что Уиклиф был совсем одинок. Университет, где до того его влияние было всемогущим, тотчас осудил его. Джон Гентский велел ему замолчать. Как доктор богословия Уиклиф руководил несколькими диспутами в аудиториях августинских каноников, когда публично было оглашено его осуждение университетом; на мгновение он смутился, но затем попросил канцлера или любого из докторов опровергнуть заключения, к которым он пришел. На запрет герцога Ланкастерского он отвечал открытой проповедью своего учения, кончавшейся словами, полными горделивого спокойствия: «Я верю, что в конце концов истина возьмет верх». Его мужество рассеяло страх окружающих. Университет принял его апелляцию, лишил его противников должностей, и те молча стали на его сторону.

Но Уиклиф уже не искал поддержки у образованных и богатых классов, на которые он раньше опирался. Он апеллировал ко всей Англии, и эта апелляция замечательна как первая в этом роде в нашей истории. С изумительным рвением он издавал трактат за трактатом на народном языке. Сухая логика латыни, темные и запутанные доводы, с которыми великий ученый обращался к своим слушателям в университете, внезапно исчезли, и, что доказывает его удивительный талант, схоласт вдруг превратился в горячего памфлетиста. Если Чосер — отец позднейшей английской поэзии, то Уиклиф — отец английской прозы. Грубый, ясный, простой язык его трактатов — речь современного пахаря и торговца, правда, украшенная живописными библейскими выражениями, — представляется в применении к литературе таким же созданием автора, как и слог, в котором он воплотил его, — изящные резкие сентенции, язвительный сарказм, резкие противопоставления, будившие, подобно хлысту, самый ленивый ум.

112