Британия. Краткая история английского народа. Том - Страница 111

111

Такие вымогательства и притеснения оттолкнули от папства английское духовенство, а его собственный эгоизм разочаровал в нем массу народа. Как ни громадно было его богатство, духовенство старалось уклоняться от участия в общих тяготах страны. Оно все еще стремилось поддерживать свою независимость от общих судов королевства, а мягкие наказания церковных судов мало пугали крупных церковников. Свободное от всякого вмешательства мирской власти в свои дела, духовенство проникало в самую глубь общественной жизни своим контролем над завещаниями, контрактами, разводами, взимаемыми пошлинами, а также прямыми религиозными услугами. Не было человека, более знакомого или ненавистного народу, чем пристав, исполнявший решение церковных судов и взимавший в их пользу пошлины.

С другой стороны, нравственное влияние духовенства быстро исчезало. Богатейшие церковники с их завитыми волосами и висячими рукавами подражали костюму рыцарского общества, к которому они, в сущности, принадлежали. Мы уже знаем, какое впечатление светскости оставляет описание Чосером монаха-охотника и изящной игуменьи с любовным девизом на брошке. На нравственность высших классов они не оказывали никакого влияния. Король всему Лондону выставлял напоказ свою любовницу как царицу красоты; вельможи разглашали свой позор при дворе и на турнирах. «В это время, — говорил летописец, — в народе поднялись большой говор и шум, что где бы ни происходил турнир, туда стекалось много дам, самых пышных и красивых, но не лучших в королевстве, иногда в числе сорока или пятидесяти, как будто они принимали участие в турнире; они являлись в различных и странных мужских нарядах, в разноцветных туниках, с короткими шляпами и лентами, обернутыми вокруг головы наподобие веревок, с поясами, украшенными золотом и серебром, и с кинжалами в сумках поперек тела; затем на отборных скакунах они отправлялись на место турнира и так тратили и расточали имущество и терзали свое тело непристойным беспутством, что всюду слышался говор в народе, но они не боялись Бога и не стыдились скромного народного голоса».

Их не призывал устыдиться укоряющий голос церкви. В самом деле, духовенство раздирали свои раздоры. Высшие прелаты были заняты политическими делами; от низшего духовенства их отделяло скандальное неравенство доходов богатых церковников и бедных сельских священников. Жестокая ненависть отделяла белое духовенство от монашества, и горячая борьба между ними велась в университетах. Оксфордский канцлер Фиц-Ральф приписывал нищенствующим орденам уменьшение числа студентов, и университет особым статутом воспретил им принимать в свою среду детей. Старые монашеские ордена, в сущности, превратились в простых землевладельцев, а энтузиазм нищенствующих орденов в значительной степени исчез, оставив за собой толпу бесстыжих нищих. Вскоре при всеобщем одобрении Уиклиф мог объявить их бездельными нищими и провозгласить, что «человек, подающий милостыню нищенствующему монаху, тем самым отлучает себя от церкви».

Вне рядов духовенства было много серьезных людей, которые, подобно Петру-пахарю, обличали суетность и пороки церкви. Среди них были скептики вроде Чосера, смеявшегося над звоном колокольчиков охотников-аббатов, и грубые жадные бароны с Джоном Гентским во главе, стремившиеся отнять у прелатов должности и захватить их богатства. Хотя последняя партия и представляется нам недостойной, но в своем стремлении к реформе церкви Уиклиф вступил в союз именно с Джоном Гентским. Пока, впрочем, он критиковал не учение Рима, а его практику; с точки зрения теорий Оккама, он защищал негодующий отказ парламента в «подати», которой требовал папа Римский.

Но его трактат «О господстве Божьем» («De dominio Divino») показывает, насколько, в сущности, его стремления отличались от эгоистических поползновений, с которыми ему приходилось действовать. В этом знаменитом произведении Уиклиф положил в основу своей деятельности определенный общественный идеал. Всякая власть, по его собственному выражению, «основана на благодати». Господство в высшем смысле слова принадлежит одному Богу, который как сюзерен Вселенной раздает ее части в лен правителям различных ленов с условием повиновения Ему. Легко возразить, что в таком случае «господство» не возможно, так как смертный грех представляет нарушение указанного условия, а все люди грешат. Но Уиклиф настаивал на том, что его теория — чистый идеал. В действительной жизни он различает господство и власть; последнюю, с позволения Бога, могут иметь и порочные люди, которым христианин должен подчиняться из повиновения Богу. Согласно его схоластическому выражению, так странно извращенному впоследствии, здесь, на земле, «Бог должен повиноваться дьяволу». Но и с идеальной, и с практической точки зрения всякая власть или господство исходит от Бога, который дарует ее не одному лицу, — своему наместнику на земле, как утверждали папы, — а всем. Король — такой же наместник Бога, что и папа Римский. Королевская власть так же священна, как и церковная, и так захватывает все светские дела, даже церковное имущество, как и власть церкви — духовные дела. Поэтому в вопросе о церкви и государстве, различия между идеальным и практическим взглядом на «господство» имеют мало значения.

Гораздо более важное и широкое значение представляло приложение теории Уиклифа к делу личной совести. Каждый христианин обязан повиноваться королю или священнику, но сам он как обладатель «господства» зависит непосредственно от Бога, престол которого служит для человека высшим судом. Своей теорией «господства» Уиклиф стремился достичь того же, чего реформаторы XVI века добивались при помощи учения об оправдании верой. Устанавливая прямое отношение между человеком и Богом, теория Уиклифа уничтожала саму основу посредствующего священства, на котором была построена средневековая церковь; но сначала настоящее значение этой теории едва ли было по достоинству оценено.

111