Однако Шотландия скоро избавилась от этой зависимости благодаря расточительности Ричарда, который позволил ей выкупить утраченную свободу, и с этого времени затруднения, вызывавшиеся старым притязанием, устранялись благодаря юридическому компромиссу. Короли Шотландии не раз присягали государю Англии, но с сохранением за собой прав, которые они благоразумно оставляли без определения. Король Англии принимал присягу, предполагая, что она приносится ему как сюзерену Шотландии, и это предположение не находило ни подтверждения, ни отрицания.
В течение почти ста лет отношения обеих сторон сохраняли, таким образом, мирный, даже дружелюбный характер, а смерть Александра III в 1286 году, казалось, должна была снять даже всякую возможность протестов установлением более тесного союза двух королевств. Свою единственную дочь Александр III выдал за короля Норвегии, а парламент Шотландии, после долгих переговоров, согласился на брак ее дочери Маргариты, «девы Норвегии», с сыном Эдуарда I. Однако в брачном договоре указывалось, что Шотландия остается отдельным, самостоятельным королевством и сохраняет неприкосновенными свои законы и обычаи. Король Англии не имел права требовать от нее военной помощи, от судов Шотландии нельзя было апеллировать к судам Англии. Но этот план был внезапно расстроен смертью ребенка на пути в Шотландию. На вакантный престол явился ряд претендентов, и это обусловило совсем иные отношения Эдуарда I к шотландскому королевству.
Из тринадцати претендентов на престол Шотландии только три могли считаться серьезными. После прекращения линии Вильгельма Льва право наследования перешло к дочерям его брата Давида. Джон Баллиол происходил от старшей из них, Роберт Брюс — от средней, Джон Гастингс — от младшей. При этом кризисе король Норвегии, примас Шотландии и семеро шотландских графов еще перед смертью Маргариты обращались к Эдуарду I; после ее смерти и претенденты, и совет регентства согласились предоставить вопрос о наследовании решению Эдуарда. Но признанное шотландцами верховенство было менее прямым и определенным, чем то, какого он требовал при открытии совещаний. Его требование поддерживалось ссылками на монастырские летописи Англии и медленным приближением английской армии; захваченные врасплох шотландские лорды извлекли мало пользы из данной им отсрочки и наконец, вместе с девятью претендентами, формально признали прямое верховенство Эдуарда.
Фактически эта уступка Шотландии для баронов не имела большого значения, так как, подобно главным претендентам, они были в основном нормандского происхождения, владели землями в обеих странах и ожидали почестей и наград от английского двора. От общин, собравшихся вместе с баронами в Норгеме, нельзя было добиться признания требований Эдуарда, но в феодализированной Давидом Шотландии они еще мало значили, и потому их оппозицию спокойно обошли. Эдуард I тотчас воспользовался всеми правами феодального сюзерена. Он вступил во владение Шотландией как спорным леном, который до разрешения спора должен управляться его сюзереном; вся страна поклялась соблюдать мир, ее замки были поручены его попечению, ее епископы и бароны присягнули ему как своему сюзерену. Таким образом, Шотландия была доведена до подчинения, испытанного ею при Генрихе II, но последовавшее затем внимательное обсуждение различных притязаний показало, что, требуя того, что он считал принадлежащим ему по праву, Эдуард I желал быть справедливым к Шотландии. Комиссары, которых он назначил для разбора притязаний, были в большинстве шотландцами; предложение разделить королевство между претендентами было отвергнуто как противное шотландскому закону; наконец, Баллиолу как представителю старшей линии было отдано предпочтение перед соперниками.
Новому монарху тотчас были сданы замки, и Баллиол, вполне сознавая все, чем Шотландия была обязана Эдуарду I, принес ему присягу. На время воцарился мир. В действительности Эдуард I не желал, по-видимому, проводить дальше права своей короны. Даже если допустить, что Шотландия была зависимым королевством, она вовсе не являлась обычным леном английской короны. Феодальное право всегда признавало различие между отношениями зависимого короля к сюзерену и отношениями вассального барона к его государю. При присяге Баллиола Эдуард I, строго следуя упомянутому брачному договору, отказался от обычных прав сюзерена в случаях опеки и брака; но в Шотландии были и другие обычаи, столь же бесспорные. Ее король не был обязан являться на совет английских баронов, служить в английской армии или платить Англии от лица Шотландии налоги. Прямо эти права Эдуард I не признал, но какое-то время они действительно соблюдались. Требование независимого суда было более проблематичным и одновременно более важным.
Известно, что со времен Вильгельма Льва апелляция от суда шотландского короля в суд его предполагаемого сюзерена не допускалась и что судебная независимость Шотландии прямо оговаривалась в брачном договоре. Но с феодальной точки зрения право конечной апелляции служило доказательством верховенства. Эдуард I имел намерение осуществить это право, и Баллиол сначала уступил. Однако недовольство баронов и народа заставило его воспротивиться: он торжественно явился в Вестминстер и отказался допускать апелляцию не иначе как с согласия своего Совета. На самом деле он обратился за помощью к Франции, которая, как станет ясно потом, ревностно следила за действиями Эдуарда I и старалась вовлечь его в войну. Новым нарушением обычного права со стороны Эдуарда I было требование от баронов Шотландии помощи в войне с Францией. Оно было отвергнуто, а второй отказ в помощи сопровождался тайным союзом с Францией и папским освобождением Баллиола от присяги на верность.