За несколько веков, когда пришельцы-англы начали разорять южный берег Британии, флот из рыбачьих лодок перевез одно племя скоттов, как назывались тогда обитатели Ирландии, с темных скал Антрима на зубчатый утесистый берег Южного Арджайла. Основанное этими выходцами небольшое владение прозябало в безвестности среди гор и озер к югу от Лох-Линна, подчиняясь верховенству то Нортумбрии, то пиктов, пока прекращение прямой линии пиктских государей не возвело на их престол короля скоттов, оказавшегося их ближайшим родственником. Его преемники в течение полувека еще называли себя «королями пиктов», но с начала X столетия имя это пропадало; племя, давшее правителей соединенной страны, дало ей и название, и «страна пиктов» исчезла со страниц летописи, уступив место «стране скоттов» (Шотландии).
Прошло много времени, прежде чем эта перемена проникла в самый народ, и настоящий союз нации с ее государями явился только как результат общих страданий в эпоху Датских войн. На севере, как и на юге Британии, вторжение датчан содействовало политическому объединению. Не только пикты и скотты слились в один народ, но благодаря присоединению Кумбрии и низменной области их короли стали правителями страны, которую мы теперь называем Шотландией. Это присоединение было следствием новой политики английских королей. После долгой борьбы с северянами они перестали стремиться к разрушению королевства за Фортом, а хотели превратить его в оплот против норманнов, которые еще заселяли Кетнесс и Оркнейские острова и для нашествий которых Шотландия служила естественной дорогой. С другой стороны, только у англичан могли короли скоттов найти себе поддержку против нормандских вождей. Вероятно, общая борьба с этими врагами и привела к «коммендации», в силу которой скотты по ту сторону Форта вместе с уэльсцами Стратклайда избрали короля Англии Эдуарда Старшего «своим отцом и господином».
Какое бы значение ни получил этот выбор в свете позднейших событий, но он, по-видимому, был просто возобновлением слабого верховенства Англии над племенами севера, существовавшего в эпоху величия Нортумбрии; в данное время он, несомненно, не заключал в себе ничего, кроме права обеих сторон на военную помощь, хотя, при необходимости, она поступала в распоряжение сильнейшей стороны. Такая связь, естественно, прекращалась в случае войны между договаривавшимися сторонами; на деле это вовсе не было феодальной зависимостью позднейшей эпохи, а скорее, военной конвенцией. Но как ни слаба была связь обеих стран, король Шотландии скоро вступил в более близкие отношения со своим сюзереном. После поражения при Нектансмире Стратклайд сбросил с себя иго Англии, потом признал верховенство Шотландии, затем на время вернул себе независимость и, наконец, был завоеван королем Англии Эдмундом. Последний уступил его Малкольму Шотландскому с условием, что тот будет его «сотрудником» на суше и на море, и с этого времени Стратклайд стал уделом старшего сына короля Шотландии. Позже, при Эдгаре или Кнуте, шотландским королям досталась вся Северная Нортумбрия, или то, что мы называем теперь Лотианом, но на условиях ли феодальной зависимости или под видом «коммендации», уже существовавшей для стран к северу от Форта, — мы не имеем возможности определить. Однако удаление границ великой епархии севера, кафедры святого Кутберта, к югу, до Пентлендских гор, по-видимому, указывает на большие изменения в политическом характере отдаленной области, чем это допускает первая из высказанных теорий.
Какие бы изменения эти уступки ни произвели в отношении шотландских королей к английским, они, несомненно, оказали сильное влияние на отношение первых к Англии и к их собственному королевству. Одним из последствий приобретения низинной области было окончательное утверждение королевской резиденции в новом южном владении — в Эдинбурге, и английская цивилизация, окружавшая тут королей, скоро превратила их почти в настоящих англичан. Брак Малкольма с Маргаритой, сестрой Эдгара Этелинга, открыл им путь к английской короне. В Англии сильная партия считала их детей представителями старой династии и претендентами на престол, и это стало еще опаснее, когда опустошение севера Вильгельмом не только побудило новые толпы англичан к поселению в низменной Шотландии, но и наполнило ее двор английской знатью, искавшей там убежища. Притязания эти получили такой грозный характер, что способнейший из нормандских королей вынужден был коренным образом изменить свою политику. Завоеватель и Вильгельм Рыжий на угрозы шотландцев отвечали вторжениями, каждый раз приводившими к призрачной покорности; но брак Генриха I с Матильдой не только отнял у притязаний шотландской линии большую долю их силы, но и позволил им поставить ее в более тесные отношения с нормандской династией.
Король Давид отказался от честолюбивых замыслов своих предшественников и позже в споре Матильды со Стефаном стал во главе партии своей племянницы, но как шурин Генриха I стал играть при его дворе роль первого вельможи и воспользовался английскими образцами и помощью англичан в преобразованиях, предпринятых им в своих владениях. Как брак с Маргаритой превратил Малкольма из кельтского вождя в английского короля, так и брак Матильды обратил Давида в феодального нормандского государя. Двор его наполнился нормандскими баронами вроде Баллиолов и Брюсов, которым суждено было впоследствии играть важную роль, но тогда они впервые получили лены в Шотландии. В низменной области было введено феодальное право по образцу английского. Связи обеих стран стали еще теснее, когда короли Шотландии и их сыновья начали получать в Англии земли. Иногда они приносили присягу не то этим землям, не то низменной области или даже целой Шотландии, но только пленение Вильгельма Льва во время мятежа английских баронов внушило Генриху II мысль об установлении более тесной зависимости Шотландии от английской короны. Чтобы вернуть себе свободу, Вильгельм Лев согласился признать себя вассалом Генриха II и его наследников, прелаты и вельможи Шотландии присягнули Генриху II как своему государю и во всех шотландских делах была допущена апелляция к высшему суду сюзерена.