Британия. Краткая история английского народа. Том - Страница 57

В борьбе с Бекетом Генриху II оказал большую помощь постепенный переворот, положивший начало отделению класса собственно литераторов от класса чисто духовного. В более ранние эпохи нашей истории литература получила свое начало в церковных школах и находила себе защиту против невежества и насилия эпохи в церковных привилегиях. Почти все наши писатели, от Беды Достопочтенного до времени анжуйцев, были или священниками, или монахами. Оживление литературы, последовавшее за завоеванием, было чисто церковным; духовный толчок, данный монастырем Беком Нормандии, преодолел пролив вместе с новыми нормандскими аббатами, поселившимися в больших английских монастырях, и с этого времени ученые кабинеты (scriptoria), в которых переписывались и иллюстрировались главнейшие произведения латинских отцов церкви и классиков, составлялись жития святых и отмечались события в монастырских летописях, составляли необходимую принадлежность всякой сколько-нибудь значительной духовной обители.

Но эта литература носила скорее светский, чем духовный характер. Даже богословские и философские труды Ансельма не вызвали в Англии появления ни одной работы по богословию и метафизике. Литературное оживление после завоевания выразилось, по преимуществу, в старой исторической форме. В Дергеме Тергот и Симеон перевели на латинский язык народные летописи до эпохи Генриха I, обращая особое внимание на дела севера, а два приора в Гекземе — пустынной области, отделявшей Англию от Шотландии, отметили первые события царствования короля Стефана.

Это были только бесцветные записи простых летописцев; первые признаки влияния чисто английского чувства на новую литературу мы встречаем лишь в жизнеописаниях английских святых, составленных в Кентербери Осберном, и в рассказе Идмера о борьбе Ансельма с Вильгельмом Рыжим и его преемником. Еще заметнее это пробуждение национального гения у двух последующих историков. Военные песни английских завоевателей Британии сохранил Генрих, архидьякон Гентингдонский, включавший их в свою летопись, составленную по творениям Беды и по хронике, а баллады, представлявшие собой народные предания об английских королях, были тщательно собраны Уильямом, библиотекарем в Малмсбери.

Всего заметнее новое направление английской литературы проявилось в Уильяме. В его личности, как и в произведениях, отразилось начавшееся слияние двух народов: наполовину англичан, наполовину нормандцев. Уильям симпатизировал и той, и другой нации. Форма и стиль его сочинений указывают на влияние классической литературы, изучение которой стало тогда распространяться во всем христианском мире. Будучи монахом, он отказался от старых церковных образцов и от прежней летописной формы. Он группировал события, не обращая внимания на хронологию; его живой рассказ течет быстро, свободно, часто прерывается отступлениями из области общеевропейской и церковной истории. В этом отношении Уильям является первым из историков политического и философского направления, которые скоро появились в прямой связи с двором и из которых наиболее замечательными были автор летописи, обычно приписываемой Бенедикту Питерборо, и его продолжатель Рожер Гоуден.

Оба они занимали судебные должности при Генрихе II и, благодаря своему положению, были отлично осведомлены о внутренних и внешних делах, были знакомы со многими официальными документами и стояли на чисто государственной точке зрения, излагая столкновения короля с церковью. Та же свобода от церковных предрассудков, в соединении с замечательным критическим талантом, отличает и историю Уильяма, написанную в далеком Йоркширском монастыре. Английский двор стал, между тем, центром чисто светской литературы. Трактат Ранульфа Гланвилля, юстициария Генриха II, представляет собой древнейшее сочинение об английском праве, а трактат королевского казначея Ричарда Фиц Пиля о казначействе — первое исследование об английском правлении.

Еще более светский характер носят произведения священника, претендовавшего на сан епископа, Джеральда де Барри. Джеральд может считаться отцом нашей народной литературы и родоначальником политического и церковного памфлета. В его жилах уэльская кровь смешалась с нормандской, как показывает его имя, Giraldus Cambrensis, и горячность кельтской расы одинаково проявилась и в его произведениях, и в личной жизни. Отличный ученый в Париже, архидьякон реформатор в Уэльсе, остроумнейший из придворных капелланов, беспокойнейший из епископов, Джеральд стал самым веселым и забавным из всех современных ему писателей.

Под его пером величавая латинская речь приобретала живость и живописность языка жонглеров, он был тонким классиком, но презирал всяческий педантизм. «Лучше совсем не писать, чем писать непонятно, — говорил он в защиту своего нового слога, — новое время требует и новой формы для литературных произведений, и потому я совсем отказался от старой и сухой манеры иных авторов и стремился усвоить способ выражения, господствующий теперь». Его трактат о завоевании Ирландии и его описание Уэльса составляют, в сущности, отчеты о двух путешествиях, предпринятых им в эти страны с Иоанном и архиепископом Балдуином; в них заметны также наблюдательность, здравомыслие и смелость. Это нечто вроде живых блестящих писем, которые мы встречаем в корреспонденциях современных газет.

В том же тоне написаны и его политические памфлеты: множество острот, запас анекдотов, удачные цитаты, природная язвительность и критическая проницательность, ясность и живость изложения соединяются у него с такими смелостью и пылкостью, которые делали его обличения опасными даже для такого правителя, как Генрих II. Нападки, в которых Джеральд изливал свой гнев против анжуйцев, послужили источником для половины всех скандальных сплетен о Генрихе II и его сыновьях, проникших даже в историю. Всю жизнь Джеральд домогался кафедры святого Давида, и хотя это ему и не удалось, но его ядовитое перо сыграло свою роль в пробуждении духа нации к борьбе с короной.