Первым из наших иностранных властителей был датчанин. Страны севера, столько времени выбрасывавшие на берега Англии и Ирландии шайки пиратов, превратились теперь в относительно благоустроенные государства. Целью Свейна было создание великой скандинавской империи, главой которой должна была служить Англия. Выполнение этого плана было прервано на некоторое время смертью Свейна, но затем за него с еще большей энергией взялся его сын Кнут. Страх перед датчанами был еще так велик в Англии, что не успел Кнут появиться у ее берегов, как уже Уэссекс, Мерсия и Нортумбрия признали его своим повелителем и снова низложили Этельреда, возвратившегося было после смерти Свейна. В 1016 году смерть Этельреда возвела на престол его сына, Эдмунда Железнобокого; преданность лондонцев позволила ему несколько месяцев сопротивляться датчанам, но решительная победа при Ассендене и смерть соперника отдали во власть Кнуту все королевство.
Датчане стали завоевателями Англии, но они не были для нее чужестранцами в том смысле, в каком позже являлись чужестранцами нормандцы. Их язык мало отличался от английского, и они не принесли с собой ни новой системы землевладения, ни нового государственного порядка. Кнут правил не как завоеватель, а как настоящий король. Расположение и спокойствие Англии были ему необходимы для осуществления его широких планов на севере, где оружие англичан помогло ему впоследствии объединить Данию и Норвегию под своей властью. Распустив поэтому свое датское войско и сохранив только отборный отряд телохранителей, Кнут смело положился на поддержку населения, которому обеспечил правосудие и порядок. Целых двадцать лет он преследовал, по-видимому, одну цель — изгладить из памяти англичан чужеземное происхождение его управления и кровопролитие, которым оно началось.
Рис. Кнут Великий.
Переменам в политике соответствовали и перемены в самом Кнуте. Когда он впервые появился в Англии, то показал себя типичным скандинавом: вспыльчивым, мстительным, соединявшим в себе хитрость и кровожадность дикаря. Его первым правительственным действием был целый ряд убийств. Эдрик Мерсийский, с помощью которого он получил корону, был по его приказанию зарублен топором; затем был лишен жизни Эдвиг, брат Эдмунда Железнобокого, детей которого он преследовал даже в укрывшей их Венгрии. Но из дикаря Кнут превратился в мудрого и рассудительного короля. Будучи иностранцем, он тем не менее возвратился к «закону Эдгара», к древней Конституции страны, и не делал никакого различия между датчанами и англичанами. Учреждением четырех графств — Мерсийского, Нортумбрийского, Уэссекского и Восточно-английского — он признал провинциальную самостоятельность, но подчинил их сильнее прежнего. Он даже проникся патриотизмом, восстававшим против иноземцев.
Церковь была центром национального сопротивления датчанам, но Кнут старался всячески обрести ее расположение. Он почтил память убитого архиепископа Эльфги перенесением его тела в Кентербери и пытался изгладить воспоминание об опустошениях своего отца щедрыми дарами монастырям. Он защищал английских пилигримов от альпийских баронов-грабителей. Его любовь к монахам выразилась в песне, сложенной им, когда он слушал их пение в Или: «Весело пели монахи Или, когда король Кнут плыл к ним через обширные воды, окружавшие их аббатство. Гребите, лодочники, ближе к берегу, послушаем, что поют монахи».
Послание Кнута из Рима к его английским подданным указывает на величие его характера и благородное понятие о королевском достоинстве. «Я дал Богу обет вести во всем праведную жизнь, — писал король, — управлять справедливо и богоугодно моим государством и моими подданными и воздавать должное всем. Если до сих пор я сделал что-нибудь несправедливое по молодости или небрежности, то я готов вполне загладить это». Ни один королевский чиновник ни из страха перед королем, ни ради чьего-либо расположения не должен соглашаться на несправедливое дело, не должен делать зла ни богатому, ни бедному, «если только он ценит мою дружбу и свое собственное благо». Отдельно останавливался он на несправедливом вымогательстве: «Я не хочу, чтобы для меня собирали деньги неправедными путями». «Я посылаю это письмо раньше себя, — заключал Кнут, — чтобы весь народ моего государства мог порадоваться моим добрым делам, ибо, как вы сами знаете, никогда я не щадил и не буду щадить себя и своих трудов для того, что нужно и полезно моему народу».
Величайшим благодеянием для народа во времена правления Кнута был мир. С него началось то внутреннее спокойствие, которое отличает нашу дальнейшую историю. В течение двухсот лет, за исключением тяжелой эпохи нормандского завоевания и смут при Стефане, только Англия из всех европейских государств наслаждалась безмятежным спокойствием. Войны ее королей велись далеко от ее пределов — во Франции, Нормандии или, как в случае Кнута, в далеких странах Севера. Твердое правление обеспечивало порядок внутри страны. Отсутствие внутренних распрей, а также истощения Англии страшными вторжениями датчан, ее долговременное спокойствие обусловили возрастание богатства и благосостояния страны.
Тем не менее, большая часть Англии еще не была возделана. Большие пространства были покрыты лесом, кустарником и вереском. На западе и востоке тянулись обширные топи; болота длиной в сотню миль отделяли Восточную Англию от центральных ее областей, а такие местности, как Гластонбери или Ательней, были почти недоступны. На болотистой почве, окружавшей Беверлей, водились еще бобры, лондонские ремесленники охотились за вепрями и дикими быками в лесах Хемпстеда, в то время как волки бродили вокруг усадеб на севере. Но мир и, как следствие его, развитие промышленности преображали пустыню: олень и волк бежали от человека, топор земледельца расчищал леса, на вырубках вырастали деревни. Расширение торговли было заметно в богатых портовых городах восточного побережья. Торговали, вероятно, звериными шкурами, канатами и корабельным лесом, но в основном железом и сталью, которые долго поставляла в Британию Скандинавия.